8 сентября 1941 года Ленинград был взят в кольцо. Начались блокада Ленинграда – одна из самых страшных страниц в истории Великой Отечественной войны. И одна из самых героических. Предлагаем вам фрагмент воспоминаний Генаиды Бурлаги, урооженки города Армавира, в 1940 году после окончания школы поступившей на факультет иностранных языков Ленинградского педагогического института имени Герцена.

 «В ночь с 21 на 22 июня 1941 года, - рассказывала Геннаида Демьяновна, - я готовилась к зачету, зубрила предмет, а утром, когда вышла на остановку, не поняла, что происходит: толпы народа собрались вокруг радиорепродукторов и слушали: «Началась война». Сначала я попала на оборонные работы, рыла окопы. А вдоль окопов летали, чуть ли не касаясь земли, немцы. Из кабины самолета высунется молодой фашист, смеется, а его пулеметчик стреляет в нас. А что мы? Лопатами накроемся и дрожим. Это было мое самое первое впечатление о войне.

Когда начался голод, единственной моей пищей стал кусочек 125-граммового хлеба. Из чего его делали, трудно сказать: что-то черное, мягкое, кашица – не кашица. Утром приходишь в магазин, подаешь карточку, и пока ее возвращают, съедаешь свои 125 граммов. Иначе на выходе хлеб могут отнять.

Люди прямо на улицах умирали. Вот идет человек, потом сядет, вроде как уснул. Это он умер. У меня у самой в комнате три трупа лежали на кровати – молодые девчонки.
Я же хочу рассказать о русской душе. Зимой, когда я обессиленная лежала на кровати, ко мне в гости пришел Коля Марченко, которого проводила на фронт. Встретила его в институте на лестнице, оказался другом и земляком моего парня. Коля тогда снял пилотку, а в ней иголочку с ниткой носили, достал иголочку и воткнул ее в подкладку моего ридикюля: «Как потеряешь эту иголку, так меня и убьют».

Первый вопрос, который он задал при встрече в блокадном Ленинграде: «Цел ли ридикюль с иголочкой?» Мы нашли его в тумбочке. Оказалось, что Коля чудом выжил после тяжелого ранения… Он пожелал мне крепиться и, уходя, оставил на столе свёрток – паёк из госпиталя. Я отказывалась, но солдат был настойчив: «Ты возьмёшь. Мне паёк не нужен, меня сейчас в воинской части покормят». А утром я узнала, что Колю нашли в туалете общежития без сознания. У него от голода обморок случился, а мне кушать оставил! Ну кто я ему? Девушка его земляка…

А вот еще случай о русской душе. В марте 1942 года наше общежитие эвакуировали. Людей сажали в кузов грузовой машины, накрывали брезентом и вывозили дорогой жизни по Ладожскому озеру. Вдруг снаряд попал во впереди идущую машину. Она провалилась кузовом под лёд, и люди сразу под воду пошли. Шофер вылез - мужичонка, что говорится с ноготок, пожилой. Мы поравнялись с его машиной. Наш водитель стал его звать к себе. Он ему в ответ: «Езжай, езжай, у тебя люди». Сам же прыгает в воду, хоть кого-то пытается вытащить. Понимаете, человек погибает, его могут спасти, а он остается с тонущими, которые, по сути, обречены.

…Довезли нас до железнодорожной станции. Каждому выдали хлеба на три дня и объяснили, что поезд помчится без остановок, кормить не будут. В вагон же залезть оказалось очень трудно, а в руках еще маленькая булочка хлеба. Рядом стоял в железнодорожной фуражке пожилой мужчина, и я попросила его подержать хлебушек… Оглянулась – ни его, ни хлеба.

В вагон зашла с мыслью, что умру по дороге. И вдруг девушка положила на колени мне свёрточек. Я развернула, а он полный маленьких хлебных кусочков. Весь вагон собирал…

…В Армавир меня отец привёз из Сталинградского госпиталя. Подхватил под ноги, погрузил на спину и понёс до вокзала. Дома быстро разнёсся слух, что приехала блокадница. Люди шли проведать и несли: кто варенье, кто кусочек маслица, кто яичко. Каждый был счастлив, что я жила».