Мой прадед погиб весной 42 года. Был пулеметчиком в 11 стрелковой дивизии. Сначала был в списках пропавших без вести. И только сейчас мы узнали из архивных данных, записей в журналах, точную дату смерти и место захоронения. Фотографии не сохранилось. Описание боевых действий в этом месте, в начале 42 года ввергают в ужас. Из рассказа солдата-пехотинца Николая Николаевича Никулина

"Станция Погостье. Холодная зима 42-го":"У станции Погостье начиналась так называемая Любанская операция. Наши войска, 54-я армия, должны были прорвать фронт, продвинуться до железнодорожной станции Любань и соединиться там со 2-й Ударной армией,наступавшей от Мясного Бора на Волхове. Предполагались, что немецкая группировка под Ленинградом будет расчленена и уничтожена, блокада снята.Что из этого замысла получилось - известно....В армейской жизни под Погостьем сложился между тем своеобразный ритм. Ночью подходило пополнение - тысяча, две, три тысячи человек. То моряки, то маршевые роты из Сибири, то блокадники. Их переправляли по замерзшему Ладожскому озеру. Утром после редкой артподготовки они шли в атаку. Двигались черепашьим шагом, пробивая в глубоком снегу траншеи. Да исил было мало, особенно у ленинградцев. Снег стоял выше пояса, убитые не падали, застревая в сугробе. Трупы засыпало свежим снежком. На другой день была новая атака. О неудачах под Погостьем, о их причинах, отсутствии взаимодействия частей и родов войск уже написано. Шедшие здесь бои были в какой-то мере типичны для всего русско-немецкого фронта 1942 года. Везде происходило нечто подобное - и на севере, и на юге, и под Ржевом, и под Старой Руссой.Уже притупились тоска и отчаяние, которые пришлось тогда пережить.Передать это отчаяние сейчас невозможно. И поймет его лишь тот, кто на себе испытал необходимость просто встать и идти умирать. Погибать, когда у тебя вся жизнь впереди и тебе всего семнадцать. И умереть придется без оркестра и речей, в грязи и смраде. Смерти твоей никто и не заметит. Ляжешь в груду телу железной дороги и сгинешь забытый всеми в липкой жиже погостинских болот.И все-таки Погостье мы взяли: сперва станцию, потом деревню. Вернее,места, где все это когда-то было.Пришла дивизия вятских мужичков, низкорослых, кривоногих, жилистых,скуластых. Полезли они на немецкие дзоты, выкурили немцев и продвинулись метров на пятьсот. По их телам в прорыв бросили стрелковый корпус. Но передним встали новые укрепления.Много убитых видел я на войне, но такого зрелища, как в Погостье зимой 1942 года, видеть больше не довелось. Мертвыми телами был забит не только переезд, они валялись повсюду. Морской пехотинец был сражен в момент броска гранаты - так и замерз... Потом, как памятник, возвышался со вскинутой рукой над заснеженным полем боя. Другой боец, уже раненный, стал перевязывать себе ногу и был убит. Так и застыл навсегда. Бинт в его руках всю зиму трепетала ветру.Штабеля трупов у железной дороги выглядели зимой как заснеженные холмики, и были видны лишь тела, лежащие сверху. Позже, весной, когда снег стаял, открылось все, что было внизу. У самой земли лежали убитые в летнем обмундировании, в гимнастерках и ботинках. Это были жертвы осенних боев 1941года. На них рядами лежали морские пехотинцы в бушлатах и широких брюках"клеш". Еще выше - сибиряки в полушубках и валенках, шедшие в атаку в январе- феврале 1942-го. Потом - политбойцы в ватниках и тряпичных шапках (такие шапки давали в блокадном Ленинграде).Здесь смешались трупы солдат многих дивизий, атаковавших железнодорожное полотно в первые месяцы сорок второго года. "Диаграмма наших успехов". Эти картины отпечатались в моем сознании навсегда. Всю жизнь меня преследует один сон: горы трупов у той железнодорожной насыпи. Самое страшное, что этот сон продолжает оставаться явью."