Боевой путь ветерана
14 января 1942 года меня призвали в Армию. Привезли в Кострому в Ленинградское военно-инженерное училище, эвакуированное туда из Ленинграда.
Учили только самому необходимому: наведению наплавных мостов, организации десантных и паромных переправ, фортификационным работам. Закончив учебу, я не имел понятия как оказать первую помощь себе или другим. Всю военно-инженерную премудрость, которой до войны учили курсантов четыре года, в нас вложили за полгода. В сентябре выпустили из училища в звании младших лейтенантов. Из училища поехали самостоятельно по воинским частям. Я получил назначение в город Истру, затем с инженерным батальоном переехали под Рязань в лес, в землянки на Оке. Начали подготовку взводов на переправочных средствах. В октябре 1942 года погрузили в эшелоны и повезли под Сталинград. Ехали недели три. Войска ехали туда непрерывным потоком, и мы часто подолгу стояли на станциях, перепуская другие эшелоны.
Разгрузились на левобережной станции вечером и пошли пешком к Волге. Шли всю ночь, весь следующий день и к вечеру пришли в лес на берег Волги южнее Сталинграда. Не успели отдохнуть, как получили приказ на строительство переправы через Волгу. К этому времени река покрылась тонким слоем льда. Это самая неудобная пора для переправы. Наводить наплавной мост мешает лед, а делать усиление ледяного покрова бессмысленно, так как он трещал от человеческой нагрузки. Двое суток мы беспрерывно работали, скрепляя бревна в плоты, а затем связывая плоты воедино. Только склеили и пустили поток машин, как налетела немецкая авиация и разбила наше сооружение в пух и прах. Зенитного прикрытия переправы не было, и немцы без помехи сделали своё дело. Батальон перебросили на другое место, ближе к Сталинграду, и там мы держали паромную переправу до полного окружения немцев в городе.
В декабре батальон вошел в состав 1-ой понтонной бригады и пошел с наступающими войсками к Дону. Периодически строили переправы или строили мосты на малых реках.
В феврале получили приказ построить мост через реку Маныч. Пришли в станицу. Начали разборку строений для моста, развернули кузницу, и когда на своих квартирах сели обедать, последовал налет немецкой авиации. Я со взводом занимал два дома в центре станицы. В рядом стоящий дом попала большая бомба, и два отделения из четырех погибли. Не успели мы оправиться от потрясения, как увидели поток бегущих солдат, машин в сторону реки. Я вышел на улицу, хотел остановить одного офицера, но он указал в обратном направлении и сказал: «Танки, немецкие танки.» Мы взяли оружие и тоже побежали. Не зная что предпринять, я сгоряча хотел организовать оборону, дал команду «ложись», но старый солдат подошел ко мне и спросил: «Чем мы их остановим?» и потряс своей винтовкой. Я согласился с ним, махнул рукой, и солдаты убежали. Я шагом пошел вслед за ними. Вдруг сзади услышал выстрел. Снаряд со свистом пролетел рядом и взорвался метрах в десяти впереди меня. Вслед за этим застрочил пулемет. Я лег, повернулся лицом к станице и увидел четыре немецких танка. Пулемет продолжал стрелять. Пули впивались в лед перед лицом и с обеих сторон, а в меня не попадали, как будто я был заслонен невидимым щитом. Минут десять я лежал неподвижно. Наконец пулемет умолк. Я осторожно огляделся. Шагах в десяти слева рос высокий камыш, справа – голый лед реки. Подтянув ноги под себя, я быстро вскочил и в два, три прыжка достиг камышей. Вслед услышал три пушечных выстрела и вновь пулеметную трескотню, но уже не обращая внимания, бежал по камышам. Начало смеркаться. Отбежав километров пять, перешел через реку и взяв направление на видневшиеся огни, вышел на хутор. Там оказались все остатки батальона, но без документов, без знамени, без кухонь и без запасов продуктов питания. Неделю мы сидели в обороне на берегу реки. Немцы никаких активных действий не предпринимали. Потом подошла артиллерия, пехота, нас сменили и батальон пошел на Северный Донец на хутор Бронницкий. Расквартировались по хатам местных жителей, отремонтировали кем-то брошенные понтоны парка ДМП, собрали из них паромы и, когда прошел лед, наладили паромную переправу через Северный Донец. Одновременно с этим производили заготовку лесоматериала для строительства моста, на месте разрушенного немцами при отступлении.
В августе получили приказ прибыть в город Азов. Там началось переформирование батальона. Из понтонного его сделали понтонно-мостовым. Нашу понтонную роту расформировали, офицеров направили в распоряжение Главного управления инженерных войск в Москве. Из Москвы меня направили на Брянский фронт в офицерский резерв. Офицеров использовали в качестве порученцев, направляли с распоряжениями в соединения фронта. Инженерная служба давала задания по проверке выполнения различных работ саперными бригадами и батальонами. Так длилось с месяц. Затем Брянский фронт ликвидируется. Войска разделили между другими фронтами, а офицеров резерва снова направили в Москву.
На этот раз я получил назначение на Калининский фронт. В городе Калинине дали направление в Пятую штурмовую инженерную бригаду, располагающуюся в районе Невели. В бригаде получил назначение в 25-ый отдельный инженерный штурмовой батальон, а воевал в нем до конца войны с Германией.
При первой встрече с противником страха не было. Я не сознавал всю серьёзность опасности. Только когда вышел к своим, меня начала трясти лихорадка, подступила тошнота, возникла головная боль. К утру все прошло. На Калининском, а затем Втором Прибалтийском и Ленинградском фронтах, куда переходила бригада, характер работы был другой. Мы постоянно были у переднего края в обороне и в первом эшелоне при наступлении. Стала модной присказка: саперы первыми начинают наступление и последними переходят к обороне. В самом деле, в ночь перед наступлением нам дают задание на устройство проходов для танков и пехоты в минных полях перед передним краем. После их устройства мы пропускаем их через проходы, садимся и сопровождаем в наступлении, чтобы при появлении минного поля в глубине немецкой обороны вновь устраивать проходы в этих минных полях.
Закончилось наступление. Встретили войска серьезное сопротивление на новом укрепленном рубеже обороны или израсходовали боекомплект, горючее, по другим причинам. И снова саперов направляют вперед – минировать рубеж обороны, строить наблюдательные и командные пункты, зарывать в землю танки. Подошли к реке – устраиваем переправу.
Зиму 1943-1944 года воевали в мешке. Перешеек для входа в этот территориальный мешок был равен 3-м километрам и был под непрерывным обстрелом. Немцы много раз предпринимали попытки ликвидировать перешеек, лишить возможности снабжать войска всем необходимым, но это им не удавалось. Сам мешок был диаметром километров 50-70. Шли непрерывные бои малыми силами Нас перебрасывали из одного места в другое. Было такое впечатление, что для серьезной войны сил нет ни у нас, ни у немцев.
И вдруг, в марте месяце, в один из дней наступила тишина. Немцы ушли. Войска южнее нас прорвали оборону немцев и стали быстро продвигаться, расширяя прорыв. Опасаясь окружения, немцы на нашем участке ушли без боев. Нас – бригаду – отправили на отдых и пополнение в район города Ногинска. Отдых длился в течение месяца.
Числа 15-го мая снова поехали на фронт, на тот же Калининский фронт. Пятая штурмовая инженерно-саперная бригада подчинялась непосредственно Главному Командованию Красной Армии. Поэтому и батальоны придавались то одному, то другому стрелковому корпусу для выполнения разовых боевых задач. Самостоятельные действия бригада организовывала редко. Стрелковые формирования стремились использовать приданных «чужих» саперов как можно эффективнее, давали самые опасные боевые задания. Так, в районе Духовщины одну высоту несколько дней безуспешно штурмовала дивизия. Командование требовало взять ее во что бы то ни стало, любой ценой, любой кровью. Вспомнили про 5-ю штурмовую инженерную бригаду. Задание взять высоту дали ей, поскольку она – штурмовая. Начался штурм. Первая попытка днем не удалась. Тогда два батальона послали по болотам в обход. Ночью без артподготовки ползком приблизились к окопам противника и пошла рукопашная. Специальные группы подложили взрывчатку на Доты и взорвали их. Подоспели батальоны с тыла и высоту взяли. Но личного состава осталась третья часть.
В начале июня батальон разместился на берегу озера. Прибыл легкий переправочный парк. Начались тренировки по освоению переправочной техники, по гребле на понтонах, сборке паромов и мостов. Недели через 2-3 получили приказ выдвинуться к реке Западная Двина. Началось крупное наступление войск под названием «Багратион». Ночью батальон пересек рубеж бывшей обороны немцев и вышел к Западной Двине. Машины с переправочным парком остановились в лесу километрах в 5-6 от реки. Разведка наметила два пункта переправ. Нашей роте приказали навести десантную переправу в 2-х километрах выше населенного пункта. Другой роте дали задание навести паромную переправу в районе населенного пункта. Ночью поднесли понтоны с веслами и скамейками (банками) к реке. Каждый взвод имел один понтон. Мы решили спустить свой понтон с крутого берега к срезу воды, а спустив замаскировали ветками. Сами забрались опять на крутой берег, отрыли окопы и стали ждать утра. Кроме саперов на берегу не было никого. Только с другого берега периодически пускали осветительные ракеты и строчил пулемет. Солдаты моего взвода рассказывали, что, когда я выбирался на берег, они видели, что пулеметная очередь достала меня, но я ничего не слышал и не был ранен. С рассветом со стороны леса началась стрельба из всех видов стрелкового оружия. Люди закричали «Ура» с присловьем крепких выражений. Мы прижались ниже в окопах. Минут через 20 подошла пехота. Началась переправа. В первые минут 15 во взводе двух человек убило. Солдаты заметили кукушку с пулеметом. Нам удалось ранить пулеметчика, им оказался русский власовец. Потом начался артиллерийский обстрел берега. Особенно интенсивный огонь немцы сосредоточили на берег реки в деревне, где наводилась паромная переправа, так что там не смогли собрать паром.
Мне дали задание переправить лодки с верхним строением к месту нашей переправы, и нам удалось это сделать. Часам к девяти передовые полки были переправлены на левый берег. Через 30 минут собрали паром, переправили 45-мм и 76-мм пушки, 122-мм гаубицы, спустив их с кручи на веревках, начали переправлять боекомплект, обстрел берега прекратился. Мне приказали перегнать паром к деревне, где были хорошие съезды к реке и переправить автомашины, транспортирующие артиллерию и боеприпасы. На переправе работали ночь и следующий день. Затем где-то из тяжелых понтонов навели мост и транспортный поток на нашу переправу прекратился. К батальону на месяц или на два прикрепили легкий понтонный парк, и мы еще много раз наводили переправы на других реках. Войска успешно наступали. Освободили Белоруссию, вступили в пределы Латвии. В одном из населенных пунктов рано утром останавливает мою машину дед и говорит: «Покажи «Катюшу»». Я переспросил, так как не понял его. Тогда он сказал, что минут 15 назад из деревни убежали немцы, когда увидели наши машины. Зашумели: «Катюши едут, Катюши едут!». Я ехал на машине с прогонами – длинными металлическими швеллерными балками, применяемыми в качестве верхнего строения. Сверху прогоны покрыты брезентом, поэтому не военный человек даже вблизи примет ее за Катюшу. Я не стал разуверять деда, а сказал, что показывать военную технику не имею права.
При выполнении одного задания мы попали в хороший переплет. Рота получила задание навести мостовую переправу через речку шириной 20-25 метров в небольшом городке. Два взвода разместились на машинах, а я со своим взводом пошел пешком. Расстояние от пункта дислокации батальона до городка было километров тридцать. Когда до города оставалось дойти километра три лесом, навстречу нам на большой скорости из-за поворота выехала машина нашего понтонного парка. Узнав меня, шофер остановил машину и сказал, что в город зашли немецкие танки. Ему чудом удалось вырваться из города. Наши солдаты в момент нападения противника работали по наводке моста. Я сориентировался по карте и решил отвести взвод восточнее города в глухой овраг. Потом взял двух солдат и пошел лесом к городу. На окраинах города уже стояли Катюши и интенсивно выпускали по нему один залп за другим. Над городом стояло облако дыма. Примерно через 1 час по дороге загрохотали наши танки с десантом пехоты. Мы пешком пошли за ними в город. У реки стояли разбитые машины. Понтоны, скрепленные верхним строением, стояли на реке у обоих берегов. Наших людей в городе не было. Вдали горел один немецкий танк, с запада слышалась артиллерийская дуэль. Поздно вечером с другого берега на наш переправился командир нашей роты и привел оба взвода. Увидев немецкие танки, он переправил людей на другой берег и, совместно со стрелковым полком, заняли круговую оборону. В городе обнаружили много хорошего вина, склад продуктов. Мы устроили хороший ужин для солдат роты. Легкий понтонный парк понес большие потери в технике, и его направили на пополнение в тыл.
Из нашей роты сделали подвижной противотанковый отряд. Каждому взводу придали три машины: одну для людей и две для мин и бутылок с зажигательной смесью. Роту выдвигали на танкоопасные направления. Такие же формирования создали в артиллерии. Мы с артиллеристами установили тесную связь и вместе выбирали позиции в ближнем нашем тылу. Так прошло лето. Больших потерь в роте не было. Нам удавалось в считанные минуты закрыть проходы в установленных минных полях и отойти в укрытия, а артиллеристы расправлялись с немецкими танками, как толко первый подрывался на мине. К счастью, танки к нам прорывались небольшими группами, не более пяти. Встретив минное поле, они стремились скрыться.
В сентябре 1944 года роту отозвали в батальон. Батальон разместился в лесу в 5-6 километрах от передовой. Началась подготовка к наведению штурмового моста через реку Лиелупе. Разведчики промеряли глубину, в штабе начертили разрез реки, определили места опор и приблизительную величину каждой опоры. По заданию грузоподъемность моста должна быть не менее 30 тонн. Решили, что наиболее целесообразно строить мост на клетках. Для клетки заготавливаются бревна длиной равной ширине моста и коротыши, равные ширине клетки. Длинные бревна мы готовили 4-х метровые, коротыши 1,5 метра. Для сборки клетки кладут длинные бревна на расстоянии 1 метра одно от другого, поперек их кладут коротыши через 40, 50, 60 см и более в зависимости от грузоподъемности моста, затем снова два длинных и на них коротыши. Так, наращивая ряд за рядом, можно построить опору любой высоты. Для скоростной сборки моста это наиболее удачная конструкция опоры. После заготовки всех деталей моста началась тренировка по сборке. Неделю, в день по несколько раз мы бегом таскали на себе к большому оврагу в лесу бревна и собирали каждый взвод свою часть моста. Река Лиелупе недалеко от разрушенного моста на шоссе Шауляй – Рига, где наметили сборку моста, была шириной метров 200, глубиной до 2-х метров. Мой взвод собирал пролет на глубине 1,5 метра. В ночь перед сборкой все детали моста перенесли на берег недалеко от места его наведения. Батальон разместился в траншеях переднего края. Над рекой стоял туман. Часов в пять утра началась Артиллерийская подготовка. На другом берегу реки бушевал ураган огня. Поднялось облако пыли, да так и стояло около часа, а на земле вспышки и грохот разрывов. С началом артиллерийской подготовки нас подняли и началась работа по сборке моста. В азарте работы забыли об опасности. В течение 45 минут мост был собран. Как только замолчали орудия, через наш мост пошли легкие самоходки, бронетранспортеры, пехота на машинах. Левее моста вброд пошли танки. Немцы после артподготовки в передние траншеи не вернулись.
Правый – противоположный берег реки был крутым. Гусеничные машины одолели кручу по ручью, а колесные бронетранспортеры и автомашины скопились под берегом. Переправа затормозилась. На нашем берегу возникла большая очередь машина. Командир роты приказал мне взять взрывчатку, и устроить въезд от переправы на другом берегу. Мы быстро принялись за работу. Я указал места закладки зарядов, солдаты начали копать ямы в этих местах. Грунт оказался неподатливым – глина, смешанная со щебнем. Пришлось работать ломами и кирками. Только заложили заряды и соединили электропроводом для одновременного взрыва, как налетела немецкая авиация. Роты батальона, окончившие работу на мосту, разместились на лугу около него. Привезли завтрак. Зенитки, стоявшие на прикрытии моста, открыли яростный огонь с обоих берегов по створу моста. Тогда самолеты весь груз высыпали на наш батальон, разместившийся на лугу и на скопление машин. Мы на своем берегу укрылись в немецких окопах. Налет длился минут десять, но потери в батальоне были очень большие. Когда самолеты улетели, мы взорвали заряды, разровняли рыхлую землю и через полчаса поток машин пошел догонять передовые части. Но много разбитых машин осталось на нашем берегу.
Зиму 1944-1945 года провели на переднем крае. В Прибалтике немцев отрезали от Восточной Пруссии. Образовался котел длиной километров 500-600, шириной от 20 до 100 км. Восточным пунктом котла на берегу моря был Тукумс, на западном – Мемель, центральным портом немцев – Либава. Командование нашего фронта размещалось в районе Шауляя. Два фронта – 2-й Прибалтийский и Ленинградский соединили, оставили название Ленинградский. Командование получило задачу держать немцев в постоянном напряжении, не давать возможности эвакуировать войска морем и не предпринимать решительного наступления, так как для этого требовались бы дополнительные силы. К морю над нами постоянно шли эскадрильи бомбардировщиков, а наземные войска то в одном, то в другом месте силами дивизии или корпуса вели наступление. Нас перебрасывали с места на место. Артиллерийская подготовка наступлений была сильной, но успехи были незначительные. Земля на переднем крае немцев была черной, воронки от взрывов на каждом метре на глубину 2-3 километров, а дальше с сопок, покрытых ельником, по наступающим открывался жестокий пулеметный и артиллерийский огонь. Наступление захлебывалось, от полнокровных рот оставалась половина. После таких прогулок не хотелось ни есть, ни спать. Начали спасаться водкой. Поскольку потери были большие, нам давали и свои 100 граммов, и 200-300 граммов за тех, кто в госпитале или в могиле. Местность на нашем участке была крайне неудобна для наступления. Холмы, покрытые лесом, чередовались с заболоченными участками лугов и полей с осушительными канавами. Сопровождаемые нами танки вязли в болотах, а песчаные холмы, покрытые лесом, были непроходимы. В наступлении мы ехали на броне, обратно – ползком. Застрявший танк немедленно расстреливался немцами.
Мы слушали сводки о ходе наступления на других фронтах и проклинали свою долю. Весна 1945 года изменений в обстановку не внесла. Сопротивление немцев не ослабевало, а мощность бомбардировочной авиации в небе с нашей стороны все нарастала и нарастала. Отпраздновали Первое мая. Чувствовался конец войны. Берлин окружили. Союзники без боев шли на восток. Но миг Победы застал всех врасплох. Ночью с 8 на 9 мая поднялась интенсивная стрельба. Когда я вышел из землянки, небо во все стороны было расцвечено светящимися трассами пуль, вспыхивающих и горящих ракет всех цветов радуги, светящихся трассирующих снарядов. Слышались возгласы: Победа, Мир, и еще другие крылатые фразы. Впервые за всю войну пришла мысль: наверное, вернусь живым.
А раньше не верил. Была возможность взять ценные вещи, спрятать где-то в надежном месте и найти после войны, но такие мысли не приходили в голову. Все мое имущество умещалось в вещевом мешке. Вероятность гибели была настолько велика, что я, да и другие тоже, ибо не было в роте ни одного барахольщика, считал себя обреченным.
Дня два – три после капитуляции немцев отдыхали, а затем приступили к разминированию минных заграждений, уничтожению неразорвавшихся снарядов, брошенных взрывных боеприпасов. Нейтральная полоса в лесистой местности представляла сплошные завалы. Деревья стояли срубленные снарядами на высоте 1,5 – 3 метра. Вершинки, ветки и упавшие деревья лежали друг на друге в несколько рядов, а под ними наши и немецкие минные поля, фугасы, сюрпризы и другие взрывные устройства. Кое где завалы пытались выжигать огнеметами, но это оказалось очень опасно для огнеметчиков и, поскольку они могли нам помогать только по доброй воле, то от такой помощи сразу отказались. Работа продвигалась медленно.
В первых числах июля батальон отвели к железнодорожной станции. Поступил приказ грузиться в вагоны. На другой день тронулись в путь. Так закончилась для меня война с Германией. Итог войны: одно ранение, один орден, одно очередное звание. Под Сталинградом взвод потерял 16 человек, из них 10 убитых и 6 раненых. На западных фронтах 1 солдат подорвался на мине и погиб, 20 ушло в госпиталя ранеными.
Везли нас почти месяц. Проехал мимо своего дома через Буй, Галич, через Урал, Сибирь и выгрузили на станции Борзя Забайкальской железной дороги. С неделю устраивались на новом месте, обживали землянки, а 8 августа часов в 5 утра по местному времени подняли по тревоге и повезли по направлению к Китайской границе. На нашей пограничной станции Отпор узнали об объявлении войны с Японией. Наши войска уже ушли вперед, и мы их нагнали на другой день около укрепленного района Чжалайнор. Два дня и две ночи ползали по нейтральной полосе, разминировали местность, резали проволочные заграждения. Пехота штурмовала Доты. Потом бои прекратились. Мы снова сели на машины и, объезжая укрепрайон восточнее Чжалайнора, двинулись дальше. Отъехав километров 10, автомашина, на которой ехал мой взвод, изломалась. Расплавился подшипник в моторе. Колонна батальона ушла, мы остались одни. Два дня шофер шабрил и подгонял запасной баббитовый подшипник, завел машину, и мы двинулись в путь. Маршрут следования мы не знали, карты мне не оставили. Выручали только указатели, оставляемые ушедшими вперед подразделениями «хозяйство Авилова». Ехали по проселочным дорогам на границе Китая и Монголии, по заболоченной пойме небольшой речки. Часто машина буксовала, вытаскивали ее на руках. Ночью отдыхали, выставив охрану. На 3-ий день повстречали машину нашей бригады, Отправляющуюся в Советский Союз. Разжились у них бензином. На следующий день китайские крестьяне привезли на повозке японца-разведчика. Повстречался на пути город или монастырь, обнесенный высокими глинобитными стенами. Въезжать в город не стали, послал разведку. Солдаты вернулись и принесли несколько мешков денег. Город оказался брошенный людьми. Только большие черные собаки встретили разведчиков яростным лаем. Деньги сожгли в костре, решив, что они в обращении не будут, и ошиблись. Позднее нам выплатили зарплату точно такими же юанями.
Заболоченная местность сменилась безводной пустыней. Два дня ехали по пескам, не встретили ни одного колодца, ни одной реки. Несколько озер оказались с горько-солёной водой. Последний запас воды вылили в радиатор. Наконец, к вечеру второго дня подъехали к речке с чистой пресной водой. Досыта напились, выкупались, разместились на ночлег. Ночью к нам подъехала машина батальона, посланная разыскивать пропавший взвод. Батальон мы нашли в предгорьях Хингана. Через горы ехали весь день, японцев не встречали. Было много слухов о том, что они малыми отрядами ночью нападают на подвижные госпиталя, бесшумно снимают охрану и всех поголовно вырезают. Следы боев на перевале были видны: брошенные пушки, стрелковое оружие, разбитые повозки, мертвые лошади, однако погибших японских солдат были единицы. Кончились горы, и наш маршрут пошел по китайским деревням и городам. Деревни китайские были бедные и грязные. Строения представляли собой невысокие глинобитные длинные коробки, покрытые соломой и разделенные на секции. В крайней к югу размещалось жилое помещение, дальше, через перегородку – кладовые; следующее помещение – для скотины: коров, свиней, овец, ослов, кур. В жилом помещении низкая глинобитная печь с плиткой и большим котлом, стол, скамейки. Всю переднюю часть занимают глинобитные нары с подогревом. В нарах устроен дымоход от плиты, а потом уже выведен в трубу. Окна без стекол снаружи закрываются циновками. Постель с нар на день скатывается в рулон и кладется у передней стены. Одеваются крестьяне в полотняные рубашки и штаны. В дождливую погоду надевают соломенные шляпы и травяные накидки. Посредине деревни большая куча навоза. Вся деревня обнесена невысокой глинобитной стеной. По углам стен построены миниатюрные башенки, в середине которых стоят глиняные болванчики – боги. На полях сеют гаолян, чумизу, фасоль, и незнакомые злаковые и бахчевые культуры.
Гаолян – крупяная культура. По цвету крупа напоминает гречку, по вкусу – у нас подобной нет. Стебли жесткие высотой до двух метров. Чумиза – тоже крупяная культура, напоминает очень мелкое пшено, в каше немного горчит, вкус неприятный.
Дети лет до шести бегают только в коротких рубашках. Население пугливое, недоверчивое. Большие города разделены на две части: одна часть чисто национальная с глинобитными домами, своеобразными храмами, крышами; другая часть – на европейский стиль с многоэтажными кирпичными постройками, асфальтированными широкими улицами. В городах прямо на улицах – базары. Торгуют мелким товаром, здесь же стоят жаровни, на противнях в масле пекут пончики, плетенки, варят какое-то варево, ремонтируют обувь, одежду, посуду, часы и другие механизмы. Много рикш. Людей возят на трехколесных велосипедах и ручных тележках. Велосипеды специальной конструкции: на раме седло для рикши, а позади него – кресло для клиента. Много лоточников с всевозможными съестными припасами: арахисовыми орехами, виноградом, сладким картофелем, стряпней. Китайская водка – ханша настолько неприятна для употребления, что после глотка вызывает позывы рвоты. Пьют ее китайцы подогретой. Все в Китае имеет специфический запах, отдающий пряностями: что-то вроде корицы, перца, горчицы и камфары, вроде и приятный, и приторный.
В Китае останавливались в крупных городах: Солуни, Чанчуне, Мукдене, Харбине. В Фусине жили с месяц – работали на демонтаже тепловой электростанции. Жили в японских офицерских домиках. Домики одноэтажные, двухквартирные. Квартира состоит из комнаты и кухни. Пол в комнате застелен циновками. Мебели нет. В стенах встроенные ниши с раздвижными дверями. В одних нишах оборудованы двухъярусные постели, в других – полки для белья, посуды, разного другого имущества. На кухне электрическая плита.
Был на обеде в китайской семье. Обед был из овощного блюда, тушеной зелени, куска жирной свинины и рыбы отварной. Подают все в пиалах. Едят двумя палочками. Пищу берут очень ловко. Суп – бульон пьют через край, а содержимое твердой фракции берут палочками.
На разборке электростанции работать приходилось с пленными японцами. Запомнился случай на погрузке металлических труб в железнодорожные полувагоны. Берутся за трубу человек двадцать и не могут поднять от земли. Наши солдаты такую же трубу грузят наполовину меньшим количеством. Японцы физически тяжелую работу выполнять не умеют. Переводчики объясняют, что такую работу надо выполнять при помощи механических подъемников. Наконец, под руководством японского офицера сварили высокие металлические козлы, подвесили блоки и при помощи длинных веревок и наклонных плоскостей начали погрузку. У них я впервые увидел хитрую механику и технологию такелажных работ. Дисциплина в японской армии даже среди военнопленных очень высокая. Я видел, как японский офицер за медленную реакцию на распоряжение отхлестал солдата по лицу.
Харбин стоит на КВЖД и населен в основном русскими жителями, да и по всей бывшей Российской Китайско-восточной железной дороге стоят русские поселки и дорогу обслуживают русские рабочие.
В сентябре военные действия в Китае прекратились, но назад в Россию мы выехали только в конце октября 1945 года. Выгрузили Пятую штурмовую инженерно-саперную Витебско-Хинганскую бригаду в поселке Дивизионном, недалеко от Улан-Удэ. В январе 1946 года ее сократили до полка. Половину офицеров, в том числе и меня, откомандировали в распоряжение военного округа. Приехали в Хабаровск. Неделю добивался увольнения в запас, не соглашаясь на предлагаемые должности. Наконец рассердил начальника отдела кадров, и он снова направил меня в Забайкальские сопки – в Борзе, в отряд глубокого бурения на должность командира взвода. Всю весну занимался оформлением документов и сдачей на сборные пункты демобилизуемых солдат. В июне отправил последнюю партию и впервые за 5 лет службы получил 45-дневный отпуск на Родину. Прибыл в Сокерино накануне православного праздника Петрова Дня. В деревне было еще людно. Старшее поколение было живо, да и с войны многие сначала вернулись в деревню. Если бы в то время начать перестройку – не было бы никаких проблем с обеспечением продовольствием и восстановлением деревень. Только жесткая политика в отношении деревни и сельского хозяйства вынудила вернувшихся с войны солдат искать свою долю в городе.
Отгуляв отпуск, вернулся в Борзю, но своей части не нашел. Отряд расформировали. Снова пришлось ехать в инженерное управление округа, но уже в Читу. Направили на 79 разъезд Забайкальской железной дороги в 15 километрах Борзи в инженерно-саперный батальон 79-ой отдельной Артиллерийско-Пулеметной дивизии. Дивизия еще с довоенного времени держала укрепленный район на Советско-Китайской границе на участке от границы с Монголией до Нерчинска. Граница с Китаем была открытой, отношения дружественные, укрепленный район военное руководство считало ненужным, поэтому орудия и пулеметы из бронированных сооружений убрали, а их «законсервировали» по-русски, то есть, все ценное растащили, остальное переломали. Существовавшие артезианские скважины около Дотов размонтировали и снова на сотни верст нельзя стало найти глоток пресной воды.
В конце 1947 года вторично поехал в очередной отпуск за два года (1947 и 1948) на 75 суток. В этот раз женился на Валентине Дмитриевне Измайловой, жительнице города Наволоки Ивановской области, учительнице, совсем незнакомой до этого девушке. Живу с ней и сейчас, когда пишу эту свою исповедь. В ноябре 1948 года появился сын Владимир, в сентябре 1950 года дочь Галина, А в декабре 1950 года меня направляют в Группу Советских войск в Германии. Прослужил там до января 1955 года. В декабре 1955 года попал под сокращение, был уволен в запас.
Таким образом прослужил в Армии 14 лет и 11 месяцев. Третий ребенок – Игорь родился в феврале 1956 года. И вот, в возрасте 33 лет, с семьей из пяти человек, с двумя чемоданами имущества, без жилья и без гражданской специальности начал новую жизнь в городе Кемерово. Учился в техническом училище, получил специальность автомеханика, работал в этом же 3-м техническом училище мастером производственного обучения, потом в областном транспортном управлении – инженером по грузовым перевозкам, инженером по мобилизационной работе, затем в областном штабе гражданской обороны – помощником начальника штаба; затем начальником штаба гражданской обороны Коксохимического завода, затем помощником директора по гражданской обороне производственного объединения «Азот». С этой должности в ноябре 1982 года ушел на пенсию.