Екатерина Егоровна Букина, кандидат психологических наук, работала в Калмыцком государственном университете с 1964-1995 гг., из них 6 лет (с 1964 по 1971) заведовала кафедрой педагогики и психологии, супруга Василия Владимировича Зосимова.

НА ОГНЕННЫХ ДОРОГАХ ВОЙНЫ

21 июня 1941 года в г. Кошары состоялся выпуск 10 класса, в котором учителем физики работал Василий Владимирович. После торжественных мероприятий радостные выпускники вместе с учителями бродили до рассвета. А ранним утром в городе их встретили ошеломляющей вестью: война! Началась мобилизация. Военкомат г. Кошары направил Василия Владимировича курсантом в арттехучилище в г. Новочеркасске. Учеба его была успешной. Хорошие успехи были в стрельбах, которыми Василию Владимировичу приходилось заниматься очень часто, т.к. была необходимость «пристреливать» самые разные виды оружия. Об этом его, как наиболее грамотного и подготовленного курсанта, часто просил начальник арттехучилища. При этом никакой защиты слухового аппарата не применялось. Скорее всего, именно в этом была причина снижения слуха у Василия Владимировича в последующие годы. Со смехом говорил, что овладеть строевым шагом не мог. Был сильный внутренний протест – важно ли это в тяжелое военное время? Да и привычная походка не способствовала усвоению строевого шага. По этому поводу офицер, отвечающий за обучение этому предмету, грозился не выпустить его из училища. Но Василий Владимирович окончил арттехучилище досрочно и был направлен на Кавказ во вновь создававшуюся дивизию. Вот его дословная запись:«На фронт мы вышли 5 августа 1942 г., сразу в одну из величайших битв за Кавказ, прикрывали знаменитые Эльхотовы ворота ценою ужасающих потерь людей. Эта битва осталась в тени Сталинградской. Весной, летом 1943 г. – битва на Миусе. Прикрыли Таганрог. Затем, минуя Анастасиевку Ростовской обл., пришли в Донбасс. И так далее... до Австрийских Альп,через Будапешт...». Почти всю войну Василий Владимирович был начальником арттехслужбы стрелкового 581-го полка 151-й стрелковой дивизии, возглавлял команду из 10-13 человек – 4 офицеров-специалистов и нескольких сержантов, мастеров высокого класса. Он рассказывал, что у них была своя мастерская на колесах, а у каждого мастера – сумка с инструментами. Ремонтировали орудия часто прямо на огневых позициях. В своих воспоминаниях Василий Владимирович очень тепло отзывался о возглавляемом им небольшом коллективе. Я часто слышала прекрасную характеристику, которую он давал своим сержантам М. Силантьеву (из Ленинграда), И. Чернову (из с. Песчановское Ростовской обл.) и другим, чьи фамилии, к сожалению, не помню. Всегда подчеркивал их надежность, исполнительность, искреннюю заботу друг о друге, взаимовыручку. И вместе как отмечал Василий Владимирович, у них была жесткая дисциплина, но никто ею не тяготился, все понимали ее необходимость.В рассказах Василия Владимировича о войне всегда четко выделялись две мысли: война – это тяжелейший труд людей; не восславлено мужество, подвиг многих и многих простых людей. Из статьи В.В. Зосимова в газете «Калмыцкий университет» от 9 мая1982 г. «На огненных дорогах войны». На огненных дорогах войны «Для меня война была, прежде всего, работой, трудом – часто на пределах физических, волевых и умственных человеческих возможностей. Работой, ответственность и риск которой часто были не по приказу - добровольными. А цена риска, нашей (офицеров и сержантов) сообразительности, расторопности, физической и волевой надежности – жизни людей, боевое благополучие полка, его рот, батарей, успех боя. Мне и моим ближайшим соратникам, еще трем офицерам-техникам и семи сержантам – оружейным и артиллерийским мастерам, довелось отвечать за ежесекундную боеготовность всего вооружения стрелкового полка, за обеспеченность всех огневых позиций боеприпасами. Нам часто приходилось и в затишье, и под огнем врага восстанавливать и отлаживать боевую технику, мастерить, что-то изобретать. Например, в Карпатах пришлось приспосабливать пушки и пулеметы к горным условиям, вносить поправки к прицелам, вместе с артиллеристами втаскивать разобранные пушки на крутизну, куда и машины, и лошади отказывались подниматься, собирать пушки там и отлаживать их для стрельбы прямой наводкой. Война была неимоверным трудом, а не только боем, и для всей нашей пехоты. Это и тяжесть походов по любой хляби, когда люди падали под тяжестью пулеметов и минометов и не могли уже встать, это и молниеносное строительство огневых рубежей под огнем врага, это оборона этих рубежей. И все это – в любую погоду, под лютым дождем, под снегом, под разрывами снарядов и свистом пуль. Месяцами мы не знали человеческого жилья, кроме окопов и землянок, неделями не могли до конца просушиться, обстирать грязь с себя, были дни без еды. И вот парадокс человеческой натуры, памяти: вспоминается теперь больше и лучше не эта тяжесть войны, а редкие радости отдыха и веселья, спасений и побед. Мне война в целом помнится не только болью утрат тогдашних ребят, друзей. Иногда мы бурным весельем переживали избавление от, казалось, неминуемой опасности. Под Новый 1945 год мы закрепились на окраинах Будапешта. Мне пришлось до 23 часов задержаться на командном пункте полка. Разыскивая потом своих ребят, натыкаюсь на нашу санчасть. Врачи и сестры успели уже развернуть в особняке новогодний стол, приглашают. Отказываюсь, бегу «домой», успеть бы к Новому году! Но не пробегаю и двух домов, как сзади начинают оглушительно рваться вражеские бомбы. В тревоге возвращаюсь и вместо домика врачей вижу груду развалин. Зову, и из подвала вылезают все они... целые, хохочут. Кто-то вовремя крикнул: «Воздух!». Мы в полку еще сутки смеялись над этим чудом новогодним. Гомерически смеялись мы и тогда, когда после бомбежки откопали из полностью заваленного землей окопа арттехника, юношу, грузина, живого. А он потом с грузинским юмором рассказывал, как побывал на «том» свете: «Гляжу, бомба летит прямо на меня, разрывается. Мрак. А я думаю: чертовщина. У меня среднее образование, безбожник. Как же, думаю? Тут меня этот черт (показал на друга) за пояс и вытряхнул из земли на этот белый свет». Пожалуй, чаще всего вспоминается мне какое-то будничное, рабочее и добровольное по своей инициативе, по ситуации мужество тех наших ребят. В первом же нашем бою на Тереке, где мы прикрывали Грозный и Орджоникидзе, один наш батальон был атакован с фланга, окружен. До темна держался только один пулеметный взвод 19-летнего Рамазана Калтурова на круче берега Терека. А когда стемнело, он спустил с этой высокой кручи пулеметы, людей и у подножья ее, рискуя попасть на наши же мины, провел взвод несколько километров, пробился к своим. И ни он сам, ни кто другой не подумал: мол, это подвиг, достойный награды. Это была просто хорошая работа. А вот другой наш товарищ, страдавший жестокой малярией, попал тогда в плен. Это ленинградец Костя Реслер, немец по национальности. В плену люди по-разному проявились. Некоторым удалось бежать из промежуточных лагерей, а когда мы пошли наступать, они нашли свой полк, вернулись, рассказали, что Костю немцы попытались привлечь к себе на службу, но он твердо стоял на том, что он русский, и после пыток был расстрелян. Достоинство советского человека сохранил ценою жизни. Не по приказу и не ради славы комбат Саша Бровко на Днестре, собрав лучших ребят, повел их в отчаянную атаку на ключевую в том бою высоту, взял ее, уничтожив губительную для нашего полка вражескую позицию, избавив полк от больших потерь. Ценою собственной жизни. Он не был тщеславным. Будучи младшим братом известного белорусского поэта П. Бровки, он не хотел, чтобы об этом знали мы, и требовал, чтобы его называли не Бровка, а Бровко. Драматическим было форсирование нами Южного Буга весной 1944 года. Немцы по недосмотру оставили на нашем берегу целым небольшой паром на затонувшем, но закрепленном в кустах на их берегу канате. Вот наша пехота ночью и начала переправляться на нем по 15-20 человек, немцы бежали. Но могли опомниться, пехота наша была без артиллерии. И мы с рассветом начали переправлять артиллерию и боеприпасы по 250-метровой бетонной плотине электростанции, через которую сливался почти метровый слой воды. Шли вперемежку трехосные грузовики с пушками на прицепах и повозки с боеприпасами; повозки не все добрались до того берега, две-три упали в пучину. Метрах в 50 от берега сплоховал и один водитель машины, упустил руль чуть влево на сантиметры, и машина зависла передком уже нанаклонной части плотины, стала на тормозах. В кузове – расчет, семь человек. Подойти или подъехать верхом и снять этих людей невозможно, пеших и конных смывает вода. Водитель в шоке. Переправа прекратилась. Вода на широкую часть плотины перекатывалась через стенку. И вот какой-то местный хлопец, явно рискуя жизнью, как канатоходец пропрыгал по этой стенке на оттянутых носках до машины, вытащил из кабины нашего водителя, выправил машину, провел на тот берег. Никто не подумал тогда даже спросить его имя. Добровольное, невосславленное мужество было нормой жизни тогдашних парней-мальчишек, страну заслонивших собой». Василий Владимирович испытывал постоянное желание не только без конца рассказывать о мужестве людей «не по приказу», но и писать, чтобы о них помнили всегда. Об этом и его воспоминания в газете «Российские вести в Калмыкии» (к 50-летию Победы). О славной пехоте замолвите слово... «Теперь много пишут о героизме победителей в Великую Отечественную войну, о получивших высокие награды, канонизированных героях. Честь и слава им, живым и ушедшим из жизни, даже если чьи-то подвиги приукрашены. Но как-то не принято писать о том, каким, часто невероятным трудом и подвигом была война для всех, каким тяжким был образ жизни в окопах. Мало кто вникает в душевные и физические переживания солдат. Остались неизвестными, невосславленными мужество, подвиги многих тех наших ребят. Надо бы замолвить слово о них. Пехота в обороне жила в окопах-траншеях. Это канавы в рост человека, голова солдата среднего роста не видна из окопа. На южных наших фронтах трудно было построить землянку. Были одна-две офицерские на батальон. Солдаты часто жили в нишах, вырытых по росту перпендикулярно траншее в ее стене так, чтобы ноги спящих там солдат не выдавались в траншею, не мешали ходить по ней. Крыши ниш делали из срубленного поблизости хвороста, кустарника, травы, присыпанных землей. В слякотную погоду слякоть была и в окопах: жидкая грязь на дне. Если траншеи противника близко, то днем голову высунуть выше бруствера (насыпи) нельзя: убьют снайперы. Если же нейтральная полоса широкая, то летом можно выползти из окопа в сторону тыла и поблаженствовать, поваляться на траве летом в хорошую погоду. А в плохую, зимой, осенью, весной – вся жизнь в земле окопов. Полоска неба над головой. Все время дежурят наблюдатели, стоя в вертикальном углублении в стене, с головой укрытые в маскировочном укрытии. Дважды в сутки – утром еще затемно, вечером с наступлением темноты– подъезжает кухня. Утром выдается каждому 800 граммов хлеба на день,100 граммов водки (или поменьше спирта), суп, возможно, каша. Солдат делит хлеб на три части – завтрак, обед, ужин, может оставить и холодного супа на обед или каши. Вечером кухня привозит ужин. Не объедались. Бывали еще и бои местного значения, перестрелки, артиллерийские и минометные обстрелы. Телевизоров, «видиков», радиоприемников и прочей «культуры» в окопах не было. Балагурили, пели, бывало, читали вслух. Фронтовые бригады артистов в полки не добирались, даже на нашем отдыхе в тылу Они обслуживали летчиков, танкистов, ожидавших в тылу своих страшных схваток с врагом. Выступали в госпиталях, штабах армий. Какова была психология фронтовиков? Был психологически защитный от страха, от трусости оптимизм. Убьют или нет завтра – эти мысли человек гнал от себя. Завтра как бы не существовало, кроме обязательств, деловых планов. После арт налета или бомбежки врагом, когда оставались все живыми, вспыхивала какая-то истерическая эйфория – хохот, обсуждение комичного чьего-то поведения... Даже под огнем противника нормальный фронтовик лихорадочно думал не о том, убьют или пронесет, а о том, как получше приспособиться к месту, укрыться, действовать. Было фронтовое братство. Дружба ветеранов до сих пор душевна, эмоциональна, особенна. Было братство и часто – самоотверженная взаимовыручка... Пресса восславила подвиг солдата Матросова, закрывшего вражескую амбразуру своим телом. Скорее всего, дело было психологически глубже. Парню удалось, обойдя главный огонь из амбразуры, подобраться к ней. Возникла сверхсознательная страсть схватки с врагом, спасения гибнущих других ребят. Он может бросить гранату, а если ствол пулемета доступен, он хватает его, сбивая прицельный огонь. И почти наверняка погибает. Потом писали, мол, были другие подобные случаи. Не восславленные, понятно... Наш полк принял боевое крещение только 5 августа 1942 года на Тереке. Немцы форсировали со 130 танками Терек против нашего правого соседа(от Моздока) и на нас обрушились с фланга через глубокий каньон притока Терека. Первый батальон успел развернуться и сутки ценой огромных потерь сдерживал наступление немцев. Немногие уцелели... Через 40 лет Совет ветеранов дивизии выехал на место этого сражения. Местные кабардинцы показали холмик у обрыва каньона. Рассказали: тут тогда они нашли убитого за пулеметом офицера, а перед ним на поле – много убитых немцев. Станковый пулемет был грозным оружием. Офицера закопали в его же окопчике. Раскопали. Все истлело. По знакам на петлицах – лейтенант. Есть три версии, кто это: либо один из двух командиров батальонов (русский или грузин), либо (это моя версия) украинец Мошковский, зам. комбата. Он прикрывал отступление своих. Собой... Чем не подвиг Матросова? Перезахоронили. Безымянный обелиск над прахом невосславленного фронтовика... 9 Мая он больше всего любил вспоминать свой нелегкий путь, пройденный по дорогам Великой Отечественной войны. В этот день, как и в другое время, он нередко говорил о чувстве вины у него перед однополчанами, оставшимися на полях сражений. Василий Владимирович сохранил все поздравления с Днем Победы. Их много, в том числе поздравления от Б. Ельцина, В. Путина, Б. Громова, мэра г. Дубны В. Проха. Очень приятными для него были и поздравления из Элисты, особенно поздравления из Калмыцкого университета. «Помнят!» –восклицал Василий Владимирович. В Калмыцком университете всегда чувствовалось теплое, уважительное отношение к ветеранам Великой Отечественной войны, особенно 9 Мая. В этот день за накрытым столом ветераны с гордостью и грустью предавались воспоминаниям. И, конечно, их трогали искренние поздравления руководителей университета, специально подготовленные для них выступления студенческой молодежи. Внимательно относились к Василию Владимировичу, как к ветерану Великой Отечественной войны, и в Дубне. Благодаря ходатайству управления социальной защиты г. Дубны Василию Владимировичу как ветерану, инвалиду Великой Отечественной войны был бесплатно предоставлен автомобиль «Ока». «Это приятно, но как жаль, что так поздно», – сказал Василий Владимирович. Совет ветеранов постоянно приглашал его в клуб ветеранов «Факел». Состояние здоровья не позволяло ему посещать частые встречи ветеранов в этом клубе, и он побывал в нем только один раз, на встрече к 60-летию Победы. Работники Совета ветеранов приходили навещать Василия Владимировича в его день рождения, приносили подарки. Василий Владимирович награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны 2-й степени, знаком «Фронтовик 1941-1945». Он с особой гордостью носил звание фронтовика. Награжден он и многочисленными медалями, в том числе медалями «За оборону Кавказа», «За взятие Будапешта», «За победу над Германией», медалью к 60-летию Победы и многими, многими другими. Узнав о смерти Василия Владимировича 28 июня 2006 года, председатель Совета ветеранов 151-й дивизии И. Полищук написал: «Очень сожалею, что ушел из жизни наш замечательный ветеран Василий Владимирович. Вместе со всеми Зосимовыми мы скорбим об этой непоправимой потере. Мне особенно тяжело вычеркивать из списка ветеранов нашей 151-й стрелковой дивизии покидающих нас однополчан. Из 581-го полка теперь осталось лишь 4 человека: Этуш, Чернышов, Смирнов и Анисимов. Я всем им и другим ветеранам сообщу о смерти Василия Владимировича. 21 августа 2006 г. И. Полищук»